— Хотят воспользоваться этим случаем, чтобы восстановить на Дунае привилегированное положение некоторых великих держав, которым, видимо, нет дела до суверенитета и до национальных интересов придунайских государств, но которые везде хотят диктовать и предписывать свою волю. Почему же в таком случае не защищаем принцип «равных возможностей» в отношении тех путей, где особенно велики интересы многих государств? Ну, скажем, Суэцкий канал или Панамский канал. Не так уж трудно понять, что если дать волю американскому капиталу в разоренных и обессиленных войной малых государствах, то американский капитал скупит местную промышленность, сделает своей собственностью наиболее интересные румынские, югославские и всякие другие предприятия и станет хозяином в таких малых государствах. При таком положении мы можем, пожалуй, дожить до того, что у себя на родине, включив дома радио, вы будете слушать не столько свою родную речь, сколько все новые и новые американские пластинки и ту или иную английскую пропаганду[941].

На заседании, обсуждавшем договор с Болгарией, английская делегация, голосовавшая в комиссии за статью первую проекта — о стабильности болгаро-греческой границы, — неожиданно изменила позицию и воздержалась от одобрения статьи. Ее примеру тут же последовали еще 11 стран, в результате решение так и не было принято. Молотов успокаивает:

— Болгары, будьте спокойны, ваша граница окажется непоколебимой[942].

На последнем рабочем заседании конференции Молотов счел, что ее результаты нельзя было признать удовлетворительными.

— Несогласованные до конференции статьи договоров в большинстве случаев так и остались несогласованными. Да, как показал опыт, господствовавшая на конференции группировка, начиная с Соединенных Штатов и Англии, и не стремилась к этому. Она положилась на то, что на ее стороне имеется обеспеченное большинство делегаций, и стремилась использовать это положение, чтобы провести свою точку зрения. Эти расчеты, однако, не оправдались.

Но на следующий день на заключительном торжественном заседании Молотов оставил основания для надежды, заявив, что Советский Союз «считает своей обязанностью продолжать борьбу за те цели, за которые мы сражались во время войны»[943]. В итоговом отчете о работе конференции для Сталина главным своим достижением министр считал срыв «плана Бирнса — Бевина изолировать СССР и навязать свое превосходство; напротив, удалось доказать морально-политическое превосходство Советского Союза перед его противниками». Сталин остался в целом доволен «стойкостью и выдержкой» советской делегации[944].

16 октября Молотов писал супруге: «Сегодня закончилась конференция. Завтра утром улетаю в Саутгемптон, а оттуда — на пароходе в Нью-Йорк… Из моей речи 14 октября ты увидишь оценку итогов конференции. Я считал необходимым напоследок раскритиковать конференцию, чтобы развязать себе руки в Совете Министров… Теперь уезжаю, видимо, на полтора месяца и к тому же далеко. И еще больше хочется быть ближе к тебе, чувствовать тебя, моя хорошая, близко-близко и делиться с тобой, как с моим милым, лучшим другом»[945].

Париж переезжал в Нью-Йорк, где проходили Генассамблея ООН и очередная сессия СМИД. Новиков и Громыко встречали советскую делегацию в Нью-Йорке 21 октября. «На причале делегацию приветствовал специальный комитет нью-йоркской мэрии во главе с Гровером Уэлленом. Вокруг суетилась толпа газетных корреспондентов, через которых В. М. Молотов передал от имени Советского правительства и народов Советского Союза приветствие правительству и народу США… Причал был оцеплен моторизованной и пешей полицией, чтобы сдержать напор громадной толпы, встречавшей советскую делегацию. Никогда еще прибытие “Куин Элизабет” не вызывало такого наплыва встречающих, как на этот раз. Мы медленно продвигались в узком коридоре среди толпы, который был оставлен для нас усилиями полиции. Наконец, нам удалось сесть в машины и покинуть набережную»[946].

СМИД заседал в отеле «Уолдорф-Астория», который был и центром протокольных мероприятий. Основная работа ассамблеи ООН происходила в зданиях довоенной международной выставки в парке Флашинг-Мэдоу, а комитетов — в корпусах завода фирмы «Сперрижироскоп» в Лейк-Саксессе. Молотов, которому был снят особняк на Лонг-Айленде, разрывался между заседаниями СМИД, выступлениями на Генассамблее и работой в политическом комитете (где его иногда подменял Вышинский).

Торжественному открытию сессии Генассамблеи ООН, состоявшемуся 23 октября, предшествовала парадная процессия на автомобилях. «От отеля “Уолдорф-Астория”, что на Парк-авеню, по городу двинулась длиннейшая автоколонна из 96 машин, в которых ехали прибывшие на сессию делегации, — фиксировал Новиков. — В голове процессии шла машина с председателем Ассамблеи Поль-Анри Спааком, генеральным секретарем ООН Трюгве Ли, А. А. Громыко и Гровером Уэлленом… Непосредственно за нею следовал открытый “паккард”, на заднем сиденье которого сидели В. М. Молотов, А. Я. Вышинский и я. Очевидно из опасения новой стихийной демонстрации в честь советской делегации организаторы церемонии разработали такой маршрут, при котором процессия была бы по возможности изолирована от широких кругов населения… Промежуточным этапом церемонии был прием в мэрии и краткий митинг на площади перед старинной ратушей. После этого делегации отправились обратно в “Уолдорф-Асторию”, где мэрия Нью-Йорка давала в их честь завтрак».

Из «Уолдорф-Астории» — во весь дух во Флашинг-Мэдоу. На открытии Генассамблеи с речами выступили Спаак и Трумэн. А оттуда вновь с головокружительной быстротой — в тот же отель, где президент США устраивал прием для делегаций[947]. Жене 27 октября Молотов сообщал: «Здесь я устроен хорошо, с большими, можно даже сказать, с исключительными удобствами — большие комнаты для всяких нужд, есть нужные люди и пр. Стоит удивительно приятная погода — летняя теплота, и днем и ночью, много солнца, перед окнами прекрасный парк с красивыми осенними красками листвы деревьев. Сейчас я готовлюсь к большому, ответственному выступлению на Ассамблее — наверное, 29–30 октября. Ты, надеюсь, узнаешь о нем еще до получения этого письма. Приходится много обдумывать, перерабатывать, перестраивать речь, которой я придаю большое значение. Вот пока и все. И снова хочу сказать, повторить и как-то по-настоящему объяснить тебе, как я люблю тебя…»[948]

Свое выступление на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи 29 октября Молотов начал с критики в адрес СБ ООН, у которого для фашистского режима Франко «не нашлось ничего, кроме общих деклараций», но зато нашлось немало претензий к пребыванию советских войск в Иране. Затем Молотов сделал два заявления, наделавших много шума тогда и вошедших в учебники впоследствии. Первое касалось выдвижения им тезиса о борьбе двух курсов в международной политике, за которым скрывались контуры концепции двух мировых лагерей.

— Имеется обострение противоречий между двумя основными политическими установками, из которых одна заключается в защите признанных всеми нами принципов международного сотрудничества больших и малых государств, а другая — в стремлении некоторых влиятельных группировок развязать себе руки для безудержной борьбы за мировое господство.

Второе громкое заявление